Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея (ЛП) - Мосян Тунсю

Видя, что Шэнь Цинцю, приподняв край одеяния, собирается войти в воду, чтобы силой вытащить его на берег, Ло Бинхэ взмолился:

— Учитель, не ходите сюда! Вода просто ледяная и вдобавок грязная — вы не можете…

Однако мужчина уже вошёл в пруд, в несколько шагов оказавшись рядом с учеником, и смерил его суровым взглядом.

Ло Бинхэ свесил голову ещё ниже, не решаясь встретиться с ним глазами, и лишь глубже погрузился в воду.

— Что, тебе требуется моя помощь, чтобы подняться на ноги? — вопросил Шэнь Цинцю.

— Учитель, я… — растерялся Ло Бинхэ. — Вам следовало просто оставить меня здесь!

Видя, что тут ничего не поделаешь, Шэнь Цинцю решил испробовать иную тактику: внезапно развернувшись к топчущимся у берега адептам, он строго велел им:

— Завтра подъём в час тигра [9] на ранние занятия! А кто опоздает — будет переписывать тексты по сто раз!

И это при том, что уже настал час быка [10]! Переписывать тексты, да ещё и по сто раз!

Едва эти слова слетели с уст учителя, как берега пруда опустели в мгновение ока.

Убедившись, что сторонних свидетелей не осталось, Шэнь Цинцю вновь развернулся к Ло Бинхэ и, внезапно нагнувшись, подхватил его под спину и колени.

Разгадав его намерения, юноша принялся трепыхаться в воде с новой силой, словно сражающаяся за жизнь белая рыба:

— Учитель, учитель, не делайте этого, прошу, не надо!

При этом он окатил водой всего Шэнь Цинцю с головы до ног. Вытирая лицо рукавом мокрого платья, тот досадливо бросил:

— Тебе не кажется, что ты и так доставил этому учителю достаточно неприятностей для одной ночи?

После этого Ло Бинхэ уже не осмеливался шелохнуться, так что мужчина, поднатужившись, поднял его на руки.

«А ведь на редкость увесистый малый», — проворчал Шэнь Цинцю, таща подопечного обратно к Бамбуковой хижине.

На середине пути Ло Бинхэ с несчастным видом заявил:

— Учитель, мне… следует вернуться в сарай для дров.

— Ло Бинхэ! — сурово оборвал его мужчина. — Да что с тобой такое сегодня? Сперва несёшься прочь, сломя голову, потом вырываешься… Увидь это кто-то со стороны, он бы подумал, что я сотворил с тобой нечто ужасное!..

…Что и говорить, в ту ночь Ло Бинхэ и впрямь наворотил немало такого, что изрядно подпортило его безупречный образ.

Это была та самая постыдная история [11], запятнавшая светлую биографию главного героя!

Заговорив об этом случае в дальнейшем, Шэнь Цинцю добродушно посмеялся над ним — но, к его удивлению, Ло Бинхэ при этом даже не покраснел: с годами он явно преуспел в области бесстыдства.

— Просто тогда я был в том возрасте, когда переизбыток жизненных сил приводит к быстрому… воодушевлению. Когда обожаемая мной персона принялась прижиматься ко мне, обнимать и тереться об меня — сами посудите, учитель, как я мог сдержаться? Ощущая реакцию своего тела и не имея никакой возможности её подавить, я пуще всего на свете боялся, что и вы это обнаружите… и что же мне оставалось, помимо этой безобразной, постыдной выходки?

Припомнив редкое для Ло Бинхэ выражение искреннего смущения при этих словах, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы рассмеяться в голос.

И так он хохотал, пока у него не кончился воздух в лёгких.

Но он даже представить себе не смел, что за мысли обуревали Ло Бинхэ, когда тот вот так сжимал в объятиях тело учителя.

Этот бесконечный сон был невыносимо длинным и тягостным — совсем как жизнь его ученика во дворце Хуаньхуа.

Бóльшую часть времени он проводил в ледяном павильоне Волшебных цветов, притащив туда бумаги, чтобы работать с ними.

Шэнь Цинцю редко доводилось видеть ученика, когда тот поглощён делами — в присутствии учителя он всегда вёл себя немного неестественно, словно влюблённая девица, а когда дела Царства демонов требовали срочного вмешательства Ло Бинхэ, то заклинатель старался держаться подальше, чтобы не мешать ему. Случись Шэнь Цинцю всё-таки приблизиться к нему в это время, Ло Бинхэ тут же терял всякий интерес к работе и, бросив громоздящиеся на столе бумаги, радостно спешил навстречу учителю. Кто бы мог подумать, что, лишь оказавшись в Царстве снов, заклинатель наконец сможет понаблюдать за тем, как выглядит его ученик за работой?

Шэнь Цинцю понравилось просто сидеть у стола, сбоку глядя на серьёзное сосредоточенное лицо Ло Бинхэ — слегка нахмурившись, он пробегал по десять строчек одним взглядом, движения его кисти были стремительны и аккуратны, инструкции — ясны и точны, а расход туши — весьма умеренным; одним словом, его погружённость в работу просто поражала.

При этом Ло Бинхэ сохранял привычку готовить каждый день: прекрасно поданные изысканные закуски на завтрак, четыре блюда и суп на обед и миска каши на ужин. Снежно-белый рис, нарубленный зелёный лук, бледно-жёлтый натёртый имбирь — в точности как самое первое блюдо, приготовленное для учителя. Как только пар над белоснежной фарфоровой чашкой рассеивался, Ло Бинхэ убирал остывшую кашу в короб и уносил.

И, хоть за ним никто больше не следил, он продолжал скрупулёзно придерживаться распорядка дня, принятого на пике Цинцзин — будто в ожидании того мгновения, когда Шэнь Цинцю внезапно очнётся, открыв глаза — вот тут-то наконец пригодится еда, готовая к любому времени дня и ночи.

Порой Ло Бинхэ удалялся почти на целый день — обычно, когда в Царстве демонов творилась неразбериха, с которой не мог совладать никто иной.

Но он всегда возвращался невредимым из любых передряг, за исключением одного-единственного раза.

В этот день едва миновавший двери павильона Ло Бинхэ, словно внезапно о чём-то вспомнив, отступил на пару шагов, снял запятнанное кровью верхнее одеяние и лёгким усилием обратил его в пепел. Лишь убедившись, что на нём больше не осталось следов крови, он медленно приблизился к платформе.

— Учитель, одно дело отвлекло этого ученика, — поведал он, словно речь шла о чём-то обыденном. — Ему пришлось задержаться, так что он не приготовил вам кашу.

Разумеется, никто ему не ответил. По правде, вся ситуация казалась слегка… абсурдной.

Глядя на это со стороны, Шэнь Цинцю не знал, смеяться ему или плакать. Чувствуя, как в груди рвётся сердце, он тихо бросил:

— Ничего, ничего.

За эти дни он и сам обзавёлся привычкой обращаться к тому, кто заведомо не мог его услышать — отделённый временем и пространством, ученик не замечал его присутствия, Шэнь Цинцю не мог до него дотронуться, но после всего сказанного и сделанного… он всё же надеялся на ответ.

Немного постояв в молчании, Ло Бинхэ бросил:

— Не обращайте внимания.

После этого он развернулся и ушёл. Спустя какое-то время он вернулся с миской дымящегося риса. Осторожно поставив её на платформу, Ло Бинхэ начал неторопливо распускать пояс на теле учителя, поведав ему:

— Лю Цингэ вызволил Му Цинфана.

— Гм, — отозвался Шэнь Цинцю.

— Ну что ж, вызволил — так вызволил, — продолжил Ло Бинхэ, словно разговаривая с самим собой. — В любом случае, от него не услышишь ничего иного, кроме как: «Такого способа не существует», так что от него всё равно не было толку.

— Как ты можешь столь дурно отзываться о своём шишу? — упрекнул его Шэнь Цинцю.

Тем временем Ло Бинхэ снял собственное верхнее одеяние — на его груди виднелась рана, которая быстро затягивалась — Шэнь Цинцю с первого взгляда распознал ауру меча Лю Цингэ. Под этим рубцом виднелся другой, более старый, которому Ло Бинхэ упрямо не давал исчезнуть.

Улегшись на платформу, Ло Бинхэ развернулся, удобно примостив тело в своих руках.

— В прошлом, когда адепты пика Байчжань задирали и избивали меня, — поведал он, — учитель всегда находил способ отплатить им за это. Когда же учитель заступится за меня перед самим Лю Цингэ?

— Тут я ничего не могу поделать, — отозвался Шэнь Цинцю, присев у платформы. — Я не в силах побить его.

— Учитель, — бросил Ло Бинхэ.

— Гм.

— Учитель, я так больше не могу.